РАДОСТЬ
От пыли, поднятой босыми ногами, он неожиданно чихнул. Мужчины весело засмеялись, и несколько рук дружески похлопали его по плечам. Круг стал теснее, воздух пах разогретой солнцем одеждой, какими-то пряностями и розовым маслом. Запахи, смешиваясь, отдалённо напоминали ладан, но были незнакомы.
Заботливые руки подали ему глиняную плошку с прозрачной водой и маленьким листиком, таким свежим, рельефным, ярко-зелёным. С наслаждением выпив подношение и разжевав мяту, он двинулся было вперёд сквозь толпу, но на каждом шагу ему приходилось пожимать десяток смуглых рук, обнимать, тереться колючими щеками и повторять в ответ: «Радуйся, брат, херете (здравствуй – прим. ред.)».
Космический объём радости окружающих гипнотизировал, и было ощущение, что не существует того, в чём ему отказал бы любой из присутствующих. Вернее, он сам просто не смог бы попросить этих добрых людей о чём-то невыполнимом. Разве только их жизни?.. Но и тут, без всякого сомнения, ему ответили бы с ослепительной улыбкой: «Возьми мою, брат, она всё равно не принадлежит мне!».
Людское море казалось непреодолимым. И всё же, согласившись стать его частью, он непонятным образом стал продвигаться в нужном направлении. В глубине быстрыми рыбьими стайками мелькали детские ватаги, яркими коралловыми атоллами (коралловый остров или архипелаг, имеющий вид кольца – прим. ред.) блестели на солнце украшенные серебром женские платки. Поток людей пронёс его почти вплотную к серой, безучастно дремлющей акуле-солдату, но закружил, подхватил, и скоро опасность осталась далеко позади.
А впереди, сквозь древнюю арку в старой городской стене, поток людей выплескивался на зелёную равнину, где всех ждал праздник, угощение, а, возможно, и проповедь или что-то в этом роде, ведь каждая река упирается в берег. Быть частью потока и распасться вместе с ним было так естественно и желанно. Но добраться до цели было невозможно: он попал в своеобразную заводь и, как ни старался, не мог продвинуться вперёд. Делать нечего, придётся действовать прямо здесь.
Он почти уже решился, как вдруг над толпой раздался голос Учителя: «Пропустите брата моего!». По толпе рябью прошло эхо: «…пропустите… пустите… ите…». Людское море раздалось, создав для него прямую дорожку, по которой со страхом неофита он сделал первые несмелые шаги. Многие голоса слились в шум волн, шепча: «Поспеши, брат, Учитель ждёт». Людские стены давили на разум, пугали его ритмом своих движений, и он ускорил шаг, спрятав руку за пазуху.
Казалось, Учитель далеко, но вот же Он, уже совсем рядом, смотрит на него мгновение, как бы узнавая, и, широко улыбнувшись, обнимает. Так в детстве его обнимали отец и дядя, мать и бабушка, сёстры и братья, настоящие друзья. Как в одном человеке вместилось столько радостного одобрения, понимания, безоговорочной поддержки? Как можно так сильно любить именно его? Как может быть Любовь источником всего, что было и будет сказано или написано правдиво? И почему Он прав, а я – нет?
Безлунной ночью человек брёл по узким извилистым улочкам древнего города в сладкой полудрёме безумно влюблённого. На углу полицейский патруль увлечённо спорил с пьяным гулякой о размере мзды и был настолько поглощён этим занятием, что не заметил, как неясная тень скользнула мимо полицейской машины, опустив на переднее сидение пояс со взрывчаткой. Пусть полицейские позаботятся о бомбе так, чтобы она никому не нанесла вреда. Эта вещь больше ему не принадлежала: она была из того, прошлого мира ненависти, откуда он теперь неспешно шёл к новой жизни.
Янис Якайтис,
прихожанин Адажского прихода во имя иконы Пресвятой Богородицы «Умягчение злых сердец»
