ЕДИНСТВЕННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ
Ничего не остаётся незамеченным в глазах Божиих. И даже единственный за всю жизнь искренний и честный поступок будет свидетельствовать за душу, казалось бы, погрязшую в страстях лицемерия, фальши и жадности, и навсегда погибшую.
Трухлявые деревянные кругляши, выкрашенные дешёвой жёлтой краской и валяющиеся по всему дому, даже издали не были похожи на золотые монеты. Но Хранителю это было неважно: бросив очередную горсть в угол, он никогда больше ею не интересовался. Цель его существования была в том, чтобы требовать от Человека, у которого он жил, всё больше наполнять помещения трухой. Лишь однажды что-то пошло не так: Хранитель не доглядел, и ему придавило лапу настоящей золотой Монетой, да ещё страшно обожгло при этом. А так они с Человеком неплохо ладили.
Человек пользовался у окружающих почётом и уважением. Ещё бы, столько успевать делать каждый день! С утра пораньше побывать на целых трёх церковных службах, ни в одном храме ни минуты не постояв и не помолившись, зато вдоволь отвесив замечаний всем, кто только под руку подвернётся. Зайти в магазин православной литературы, нагрузиться новинками и утащить их домой, а там, не открывая, сложить в опасную гору, за которой уже не видно шкафа. «Больше добра, больше!», – требовал Хранитель. Значит, в обед надо идти в хоспис за благодатью.
Это было делом опасным: всякий раз Человек ожидал, что в его душе вот-вот произойдёт землетрясение и он погибнет под завалами собственной фальши. Или задохнётся от чистоты и морозной свежести этого места. В тайне от Хранителя он думал, что это, может быть, и не самая страшная смерть: сколько можно жить, как дрессированная зверушка на поводке, жадно загребая себе всё, что только попадётся на глаза? Но Хранитель всегда успевал лукаво прикрыть его глаза и шепнуть: «Ты не такой, как они, эти умирающие бедолаги в хосписе! Они просто разгневали Бога чем-то мерзким, вот и поплатились! Но тебя такое не коснётся: ты делаешь добрые дела, вот и сейчас принёс им целый килограмм сахарного песка!». И Человек всякий раз покидал хоспис, окрылённый мыслями о том, какое важное дело он сегодня сделал.
После обеда приходили из школы его дети, и они вместе учили псалмы. «Детям не важно вникать в смысл, – рассуждал Человек, – главное, чтобы строчки текли ровно и гладко». Он верил, что за жёсткое и бескомпромиссное воцерковление малышей Бог не обойдёт его своими милостями. Потом приходила с первой работы жена. Грела недельный суп детям, а ему, по домострою, который он так уважал и всем советовал, ставила на стол котлетки с пюре. Помыв посуду и благословясь, она, далёкая и уже почти не знакомая, убегала до вечера на следующую работу.
Однажды вечером Человек умер, и в этом не было ничего примечательного: ещё одна самонадеянная душа застыла в янтаре времени под взглядом Всевышнего. Смерть без остатка смела его дом, куда-то подевался Хранитель, а все накопленное добро – эти поддельные монеты, деревянные жёлтые кругляшки – вмиг рассыпалось и растворилось в небытии. И только одна подлинная Монета, блестевшая золотой звездой на небосклоне, свидетельствовала: душа этого Человека однажды совершила Поступок. И любой пролетающий ангел, задев Монету кончиком крыла, мог посмотреть, что же именно тoгда приключилось.
…В разгар лета, пошатываясь под тяжестью стопки новых книг, Человек шёл мимо храма. Духота грозила ему обмороком, но перспектива принести в дом столько всего не позволяла ослабить хватку. По лицу стекали струйки пота.
Служба давно закончилась, все разошлись, только одинокий нищий стоял, подпирая церковный забор. Ни один художник, задумавший изобразить самого отталкивающего персонажа, не справился бы с заданием лучше самого бродяги, настолько неприглядным было его обличье. Грязный оборванец с разбитым лицом оттолкнулся от забора и привычно потянулся за подаянием.
Если бы не тяжеленная стопка книг, упирающаяся в самый подбородок, Человек попросту ускорил бы шаг и, убедившись, что его никто не видит, спокойно прошёл бы мимо нищего. А так ему пришлось остановиться и, проклиная свою поклажу, попытаться нашарить в кармане куртки хоть какую-нибудь монету.
Бормоча что-то о желании помочь, нищий рванулся навстречу, но Человек в отвращении отшатнулся и зацепился за гвоздь, как нарочно вылезший из доски церковного забора. Они оба столкнулись лбами, а книги, будто засидевшиеся птицы, вырвались из рук Человека и засыпали собой глубокую грязную лужу. В один миг всё драгоценное богатство безвозвратно погибло.
Сидя на грязной земле напротив виновника этой беды, он яростно замахнулся кулаком на, как ему показалось, «это мычащее животное» и сам замычал в ярости: «Ыыыы!!!». Долгий миг на его кулак смотрели все Небеса, ведь ничего не предрешено, и даже у души, живущей на поводке у страстей, есть свобода выбора. Он ударил, и во все стороны полетели капельки слёз. Он бил и бил себя самого по лицу, ещё и ещё, пока нищий в ужасе не схватил его за руки и не обнял крепко, прямо спеленал руками. Человек внутренне содрогнулся в ожидании запаха немытого тела, но его не было. Пахло жасмином, сиренью, ладаном. Нищий гладил его по спине и, плача вместе с ним, шептал непонятное: «Успокойся, сын мой, не плачь, радуйся…».
Потом, сидя за чаем дома, Человек, нисколько не искажая факты, назидательным тоном вещал детям и жене, как следует поступать с ближним своим в такой ситуации. Гордость за себя – ну, ещё бы, такое испытание! – переполняла его. Ему бы испугаться, как никогда в жизни, затаиться, позволить свежему летнему воздуху и аромату цветов навсегда прогнать из дома Хранителя… Но куда там! Слова лились и переплетались, Хранитель, морщась от боли, дул на обожжённую Монетой лапу, а сама она закатилась куда-то в самый дальний пыльный угол дома и осталась там лежать в ожидании своего часа свидетельствовать.
Янис Якайтис,
прихожанин Адажского храма в честь иконы Пресвятой Богородицы «Умягчение злых сердец»
