КАМЕННОЕ СЕРДЦЕ ПРЕДАТЕЛЯ

Великим постом нельзя обойти стороной серьёзные и печальные темы, даже если одно только упоминание о них заставляет сердце сжиматься от тревоги и боли. Обратная сторона доверия – предательство. Оно имеет разные формы, бывает разных видов, оно обижает, выжигает души, убивает. Лица предателей различны, имена тоже, а имя самого известного в истории предателя, Иуды, и вовсе стало нарицательным. Рассказ автора «Доброго слова» об этом: о другой стороне медали доверия, о предательстве, и о дальнейших судьбах тех, кто предал.

«Из чего твой панцирь, черепаха?», –
Я спросил и получил ответ:
«Он из пережитого мной страха,
И брони надёжней в мире нет».

Лев Халиф

Я сидел на твёрдом и горячем камне в узкой штольне, в глубине бесконечной скалы. Далеко впереди горело вечное пламя, его тёмно-бордовые всполохи едва доходили сюда, но их хватало, чтобы из прозрачных теней вылепить группу усталых и грязных людей.

– Итак, расскажу для новенького, что здесь и как, – начала инструктаж старшая бригады, узколицая женщина с ясными глазами цвета весеннего неба. На чёрном от грязи лице они смотрелись очень живо и оттого страшно. Она подмигнула, мол, не дрейфь, то ли ещё будет, и небрежно сковырнула каплю остывающей лавы с голого плеча. – Есть надежда найти то, ради чего мы здесь. Слабые говорят, что мы зря грызём эту скалу: не существует того, что мы ищем. А что тогда есть, одно лишь Прощение? Вечный и неоплатный долг за него? Как бы не так. Вот выплачу всю свою вину сама и буду гордо стоять перед Светом. Поэтому наша цель на сегодня, как и всегда, это прокопать туннель вниз, хоть до самого Конца Времён, и взять то, что наше. 

– Почему именно вниз, а не вбок? Вы разве знаете, что Оно, наше, находится именно там, внизу? – спросил я сквозь сжатые зубы, массируя рукой засевшую в челюсти боль. Мне было холодно, а ступни жгло, болело всё тело, особенно зубы и ногти, но это не страшно, ведь я любопытен, а, следовательно, существую.

– А ты сам чего ищешь-то? – наклонился ко мне вплотную и гнусаво протянул мужчина. Из темноты проступала лишь его голова в странной кепке. Подумалось, что это могла быть совсем и не кепка, а свалявшиеся в плотный «валенок» волосы, в этой душной тьме поди разбери. И, не дав мне и мгновения на ответ, он мечтательно выдохнул по слогам одно слово:

– На-ка-за-ния! – И доверительно пояснил, – лишь на него у меня надежда. Только им можно оплатить мой покой.

Окружающие согласно закивали: да, уже только ради покоя стоит стерпеть всё. Но разве хоть кто-то из местных его таким образом достиг? Вот уж придумали: копать вниз бригадным методом, чудаки. Ну и что, что об успехах этой «передовой бригады» ходят слухи с первых метров Скалы и даже, наверное, до неё. Я же вижу, никакие они не особенные, просто прокопали чуть глубже, чем остальные.

– Вижу, ты в нас не веришь, – сказала бригадир и положила руку на плечо «кепочке». – Когда ты в нашу шахту свалился, сколько раз от обезвоживания умер прежде, чем приземлиться? Три?

– Тут не умирают, это, скорее, как если заснуть внутри сна, – начал мудрствовать я, но, поймав хмурый взгляд бригадира, ответил, – почти шесть.

– Да какая разница, как там оно происходит! – задорно перебил меня сгорбленный подросток, до этого увлечённо ловивший языком капли кислоты, падавшие с потолка штольни. – Ты долго летел, новый рекорд глубины. А давайте назовём нашу шахту именем новичка?

– Ага, так он тебе своё истинное имя и сказал. Поди, он его и не знает совсем, не видишь что ли, товарищ некрещёный? – язвительно высказал догадку «кепочка». – В Бога веришь?

– Теперь верю, – понуро согласился я.

– Тю! Так ты же Его и не видел ни разу… – усмехнулся молодой, явно затевая ссору. Я хотел было возразить, но женщина прервала нашу дискуссию. 

– Да крещёный он или из первой тысячи. Совсем ослеп? Эй, люди, чем дольше отдыхаем, тем дольше копаем. За работу! Новенький, пойдём со мной. 

В полной темноте мы ползли по длинному лазу куда-то вниз. Пахло нами, людьми, эту вонь не перебивала даже сера. Вокруг была одна тьма и ноющая тоска в груди.

– Мы тебя почему приняли в бригаду как родного, – заговорила она. – Сам понимаешь, мы хотим прокопать до Ада и там быстрее оплатить свои долги. Поэтому я подбираю только уникальных специалистов.

– Но я же копаю медленнее всех… – удивился я.

– Да, это так, но ты задумывался почему? Отдохнём пока, а ты расскажи, как копаешь.

– Наверное, как все, – неуверенно начал я. – Выковыриваю мелкие камни из пола, пока не найду валун, расчищаю его, если есть сила, поднимаю и тащу к Яме. Сталкиваю в Огонь. Лежу в ямке, пока не умру, ну, не засну во сне, я говорил уже, а потом ковыряю дальше. 

– Ты сильно удивишься, если я скажу, что твои камни – большая редкость! – сказала женщина с лёгкой завистью в голосе. 

– Это почему же? – я сел рядом, прислонившись спиной к острым камням. Стену и пол затрясло.

– Эх, наверное, не успею объяснить, сейчас будет обвал. Ты давай, придвигайся ближе, может, договорим, пока воздух не кончится. Твои камни – штука невероятно плотная и тяжёлая, редкая вещь, ведь не каждый, как ты, предал своего учителя из корыстных побуждений.

– Я за идею, и у меня не было другого выхода, – заученно возразил я.

– И вообще, это не правда, а исторический вымысел! – шутливо поддержала меня она. 

– В точку... – на обиду сил не было. Мелкая щебёнка сыпалась с потолка, покрывая нас ровным слоем, к счастью, совершенно не мешая общаться.

– Я сразу поняла, что ты – без раскаяния, – ответила бригадир, смеясь, – поэтому у тебя не камни, а броня! Титан со свинцом! Теперь мы заживём! Ты будешь их добывать, а ребята ими дробить свои валуны, которые поменьше и слабее. И тащить к Огню не надо! Вот, сравни. Тот парень, что с тобой первый говорил, он ребёнка бросил в пустой квартире. Наш «молодой» за дозу родителей убил. Ну, какая у них плотность вины, по сравнению с тобой, смех один…

– А ты?

– А я карьеру строила и восьмерых детей убила. Ну, как – детей… Зародыши. А они живые были, представляешь! Не знала я… В сравнении с твоими, мои камни – труха да пыль. Но материя всех камней одинакова, ведь все мы тут предатели. Давай помолчим пока, сил уже нет.

И опять, в бесконечный уже раз, вспышка яркого света, запах, как после грозы, крепкая рука, держащая меня над пропастью, я в слезах шепчу: «Прости…» и сам отпускаю руку. Он кричит, зовёт, голос отдаляется. Тьма. Сначала нет вокруг ничего, мгновение я отдыхаю, но, как всегда, перед мысленным взором проявляется воспоминание о сотворённом мной зле. Всегда разные картины и несть им конца. Под ладонями сразу проступает острая галька. Становлюсь на колени, расчищаю перед собой участок, бросая в сторону окровавленные пригоршни, но без толку. Камня нет.

На помощь приходит память. Она рисует нашу последнюю встречу, когда он уже всё знал, он всегда всё знал, и всё равно любил меня. Захлёбываясь слезами, я теперь легко нахожу новый валун, плотный, гладкий, адски горячий и, как всегда, неподъёмный, но прикосновение рождает новую галлюцинацию – тихий голос, говорящий мне: «Давай вместе, я помогу…».

Прочь! Мне нет прощения. Мысль, что мой учитель не держит на меня зла и в этот момент любит и грустит, выходит за привычные моему сознанию рамки, и я чувствую, как из-за этого начинаю растворяться, почти перестаю существовать, не ощущаю больше своей самости. Нет ничего страшнее этого.

Прочь! Я упираюсь в валун спиной и, ломая кость за костью, медленно сдвигаю его с места. Нет уже вокруг этих смешных воображаемых людей, этой передовой бригады предателей. Есть только Я и Моя Вина, которая с каждым днём всё нераскаяннее.    

Янис Якайтис,
прихожанин Адажского прихода во имя иконы Пресвятой Богородицы «Умягчение злых сердец»