ПОЕЗДКА ЗА БЛУДНОЙ ДОЧКОЙ

Когда дети ведут себя не так, как хотелось бы их родителям, главным родительским подвигом становится глубокая молитва за них и многократное умножение любви. И тогда в жизни происходят удивительные изменения.

Психологу тоже нужен отдых. Паломническая поездка ожидалась спокойной, в конце полупустого автобуса рядом со мной никого не было. Кроме батюшки, я почти никого из прихожан пока не знал и все три часа до Лиепаи намеревался смотреть в окошко и считать

коров, но тишину внезапно прервал женский голос.

– Знаете, моя дочь очень плохой человек! У меня уже давно опустились руки, она не ценит то, что я для неё делаю, приходит домой далеко за полночь, как последняя… И знакомые у неё все как на подбор, музыка ужасная. Я работаю на трёх работах, чтобы у неё всё было, а ей сложно со мной в церковь сходить, дерзит, хамит и огрызается, татуировку сделала, а я из дома её выгнала к бабушке! Батюшка меня не понимает, к вам вот направил, будто психа какого-то: совсем, мол, я до ручки дошла. А я всего лишь хочу, чтобы она слушалась и всё было как раньше, – злые, солёные слова шипят, словно на раскалённой сковородке.

Рядом со мной сидит напряжённая женщина средних лет, у неё неизлечимо усталые глаза. Русые волосы выбиваются из-под платка, в руках она мнёт бумажный платочек. Делаю вдох и выдох. Как там говорится по поводу несбывшихся чаяний: «Не жили богато, нечего и начинать»?

– Я очень сочувствую вашей жизненной ситуации. Разлад в семье – как тяжёлая болезнь для всех.

– Не для всех! Ей-то что – гуляет и смеётся… Надо мной!

– Правильно ли я понял, что вы воцерковлены? Давно, да?

Женщина согласно кивает.

– Тогда вы знаете, чем христиане отличаются от остальных людей? – такие очевидные вопросы всегда сбивают с толка, женщина напряглась, даже на мгновение перестала дышать.

– Христиане делают добро, благотворительность, исповедуются и ходят в церковь. Библию читают! –радостно нашлась, она.

– Но ведь всё это делают и мусульмане. Заботятся о ближних, читают Коран, молятся. Вы знаете, в чём единственное и истинное различие?

Ох, не за этим она пришла, а за чёткими инструкциями, как превратить свою отбившуюся от рук дочь в послушную куклу. Сейчас она начнёт на меня злиться.

– Я знаю, но не могу так вот сформулировать. Но причём здесь это?

– Христиане – это последователи именно Иисуса Христа, вы согласны? Это отличает нас от буддистов, мусульман, кришнаитов… И раз мы последователи, значит у нас есть ориентир – Тот, у Кого всегда можно спросить: «Господи, а что бы Ты сделал на моём месте?». 

– Господь не ответит каждому про его житейские мелочи, – резко, но как-то неуверенно бросила она. Поправила платок, развернувшись ко мне змеиным движением, выпрямила напряжённую спину. Вот я и стал её врагом, но это на время, это надо перетерпеть.

– И хорошо, что Он не ответит напрямую, словами, но уж точно ответит через Евангелие, Своим жизненным примером. Приходит ли вам сейчас на ум что-то из Евангелия, вот любое место?

– Да, как Он разогнал торговцев в Храме. Но как это относится ко мне?

– Напрямую. Вы очень злитесь на дочь, и если она попробует превратить ваш дом в притон, то с полным правом можете обрушить на неё свой родительский гнев.

Она даже слегка улыбнулась, представляя этот разгром, бурю, молнии, горящие Содом и Гоморру, и почти ликующе спросила:

– А что про смоковницу? Господь её проклял, и она засохла!

– А что про блудного сына?

Удар, куда там боксу! В боксе хотя бы перчатки, и один спортсмен бьёт другого, а тут… Тут лупишь себя сам: застарелые, окамевшие уже чувства вины и обиды, гордыня и густой страх, словно стальные перчатки выбивают из головы все приличия, и она, подавшись вперёд, почти кричит мне в лицо:

– Так пусть сама придёт и покается!

– Господь милостив, возможно, однажды и придёт. А вы примете?

– Нет! Господь наказывал таких!

– В Ветхом завете да. А в Новом?

– Мне что же, с этой блудницей малолетней теперь «возлежать и пить вино»?

– Господь начал с другого: с прощения всего, что было.

– Она не изменится!

– И мы после исповеди обязаны меняться, мы же обещаем это Господу раз за разом, и что? Но Он прощает и верит в нас.

– Он же – Бог! – язвительно заявляет она в ответ на мои жалкие попытки понять всю сложность её жизненной ситуации.

– А мы – христиане, его последователи и должны делать то же, что делал Он.

– И что, теперь позволить ей сесть себе на голову?

– Согласитесь, ведь будет несравненно легче, чем дать прибить себя к Кресту.

– Нет, я так не могу! – она привстала, готовая бежать, спрятаться, лишь бы не утратить контроль над своим миром, который, по сути, и не её вовсе, и не в её власти.

– Господь тоже молился: «Да минует Меня чаша сия», однако закончил словами: «Впрочем, не как Я хочу, но как Ты». Так вы – христианка?

– Да, но… Что же делать? – она рухнула обратно в кресло, слабая, сломавшаяся, отчаявшаяся.

И я начинаю вести её прочь от беды. Первый шаг –

самый трудный, надо вспомнить, ни много ни мало, основу всего.

– Что есть Бог?

– Любовь… – помолчав с минуту, шёпотом призналась она.

– Что важнее любви?

– Ничего… – она прошелестела тихим эхом над замершем перед обвалом горном кряже её боли.

– Любовь к кому?

– К ближнему… –  произнесла она заученно, почти автоматически, встрепенулась и уже сквозь камнепад невыплаканных слёз разрыдалась, – к дочери!

Потом мы пили чай из её старого китайского термоса и молчали. Она хотела быстрее уйти, ей было неловко за свои слёзы перед чужим человеком, за обнажение

своей жизни и непонимание, казалось бы, очевидных истин. Мне тоже хотелось её отпустить, но я пытался найти слова для напутствия, чтобы ей было с чего начать.

– Вы очень любите дочь, но путаете любовь к ней с любовью к себе. Ждать её до утра, сходить с ума от беспокойства – это ваша боль и родительский крест. Вы требуете от неё проявить любовь к вам и избавить от этих страданий? Добрая дочь так и сделает. А ваша любовь к ней состоит в том, чтобы узнать о её знакомых, о том, чем она живёт, послушать с ней её музыку, приготовить ужин, одобрить её успехи, и без нотаций, и просто вместе погрустить о неудачах…  Мы нужны взрослым детям так же, как и маленьким. Мы –надёжная опора, мы твёрдо стоим тут, чтобы они, оперившись, могли учиться летать, спотыкаясь, падая и вновь вставая.

– Я пашу, как лошадь, у меня нет на это времени! – опять она испугалась перемен и повысила голос. Страх очень просто распознать: это всегда агрессия, нападение.

– Что про это сказал Господь? Вы не со мной, вы с Ним беседуйте! – уже не выдерживаю и я.

– «Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры…», – прислушавшись к себе (не иначе Ангел подсказывает), отвечает она.

– Так для чего вы так тяжко трудитесь?

– Чтобы собрать её летом в путешествие по святым местам. Чтобы там она… исправилась.

– А ей это надо?

– Я не знаю.

– Обязательно попробуйте, но осторожно, постепенно  узнать это и всё другое, что вы упустили, заботясь о мирском больше, чем это нужно.

Укрытый от суеты дней сводами лиепайского храма, я горячо благодарил Господа за нашу свободу выбора и Его долготерпение. Я уже не жаждал уединения и поэтому почти не удивился, снова услышав её голос.

– Вы не поверите, но мне только что позвонила дочка. Она сказала: «Мама, что мы как чужие, всё ссоримся. Я жду тебя дома, приготовлю нам ужин». Знаете, я, наверное, не буду ждать до вечера и поеду прямо сейчас обратно на попутке.

– С Богом поезжайте, я предупрежу о вас батюшку.

Я повернулся, ища глазами батюшку, и поймал его внимательный, спокойный взгляд. Мы кивнули друг другу – слов не требовалось.

Записал Янис Якайтис, 
прихожанин Адажского храма в честь иконы Пресвятой Богородицы «Умягчение злых сердец»